Жалобная книга [litres] - Макс Фрай

— Дважды от Михаэля, один раз от Юрки и… А, собственно, все. У меня, видишь ли, репутация совершенно самодостаточного типа, которому ни от кого ничего не нужно. В сущности, это правда, так что все в порядке.

Я наконец трогаюсь с места.

— Знаешь, — говорит Варя, — если ты не очень устал… Может быть, съездим в какое-нибудь кафе, поохотимся? Между прочим, я вспомнила: недалеко от нашего «Шипе-Тотека», возле Белорусского вокзала, есть такое полезное для полуночников местечко «Москва-Берлин». Работает круглосуточно, там даже под утро кто-то непременно сидит. Может быть, туда?

— Тебе, — улыбаюсь, — сейчас очень нравится это словосочетание: «Москва-Берлин», правда?

— А, теперь понятно, почему я вдруг вспомнила, — удивленно соглашается она. — Ну что, поедем?

— Хочешь насобирать букет сладких грез мне в подарок?

— Мог бы и не спрашивать. И так ведь понятно.

И так понятно да.

Имя мне — Дерьмовый Манипулятор. Так и запишем, огненными скрижалями, граждане ангелы и прочие интересующиеся.

А в сущности я молодец. Практически гений.

Обратно, в центр, мы едем в полном молчании. Но атмосфера в машине почти благостная. Учимся легкому молчанию вдвоем; уже, считай, почти научились.

— Я больше не влюблена в тебя, — вдруг говорит Варя почти полчаса спустя.

Я как раз занялся поиском места для парковки и не сразу обратил внимание на ее слова.

— Все гораздо хуже, — мрачно добавляет она, пока я аккуратно втискиваюсь в щель между двумя лакированными джипами. — Кажется, я тебя просто люблю. Это ужасно.

— Не очень, — вздыхаю, выключая поочередно дворники, фары, печку и, наконец, мотор. — Ужасно было бы, если бы я от такой новости в джип впечатался. А так — ничего, дело житейское. Карлсон порекомендовал бы тебе принять несколько банок варенья.

— Лишь бы не внутривенно, — огрызается Варя.

Изумленно смотрю на нее; секунду спустя, мы оба хохочем, обнявшись — не то от холода, не то от полноты чувств. Имеем право. Как точно подметил герой одного из моих приятных воспоминаний, нет ничего, кроме «здесь-и-сейчас», а в нашем здесь-и-сейчас очень холодно и очень весело — на мой вкус, прекрасная могла бы получиться вечность!

Но остановить время мне не под силу. Разве только прогрызть в его ткани очередную дыру, вырыть еще один подкоп, спрятаться, затаиться там до поры, но это, как мы понимаем, совсем иной коленкор.

Стоянка XV

Знак — Весы.

Градусы — 0°0′01'' — 12°51′25''

Названия европейские — Альгафия, Альгалия, Агхафа, Альгарф.

Названия арабские — аль-Гафр — «Покрывало».

Восходящие звезды — фи, йота и лямбда Девы.

Магические действия — заговоры, помогающие в поисках источников и кладов.

Я не знаю уже, что со мной творится. Не знаю, не понимаю и знать-понимать не хочу. Пусть себе творится. Пропадать, так пропадать, хорошо бы с музыкой, но можно и так. А пока я жива, и хоть голова идет кругом, соображаю кое-как, да и веду себя прилично — контролирую, стало быть, процесс погружения в пучину, слишком сладостный, чтобы отказывать себе в этом удовольствии.

Поэтому погружаться постараюсь медленно и аккуратно. А подниматься на поверхность не стану вовсе. Знаю, что бывает с теми, кто поднимается на поверхность. Кессонная болезнь и прочая мутота. Нетушки. Лучше уж погибать ма-а-а-ала-а-а-а-адым!

Истерика у меня, истерика, да. Натуральная истерика. Но, по счастию, внутренняя, молчаливая. Со стороны, небось, и не заметно ничего. А вести машину в гололед и одновременно разбираться с моим настроением очень сложно. Может быть, даже вовсе невозможно сочетать эти два вида магической деятельности. По крайней мере, я на это надеюсь. Не хотелось бы сейчас беззащитным девичьим ливером наружу выворачиваться. Благоприятна стойкость, да-с.

Мы тем временем едем, едем, едем, в далекие края. Хорошие соседи по карме, веселые друзья. Ну, скажем так, условно веселые.

Условно веселые, о да, это про нас.

Едем, понимаете ли, колдовать. На охоту за чужими судьбами, вместо того чтобы с собственными разбираться. Потому что, оказывается, прожить дюжину чужих долгих жизней куда легче, чем один свой день — иногда. Не так больно, не так страшно и, самое главное, всегда можно спрыгнуть с поезда, на полпути, между станциями.

Меня ведь, собственно, не магия сама по себе занимает. Мне нравится знать, что там, в кафе, он за руку меня возьмет. Ну да, не из романтических соображений, а для того, чтобы знаки свои каббалистические или какие они там, чертить — что с того? Возьмет, этого достаточно. А потом за плечи обнимет, чтобы в чувство привести, и я буду несколько секунд головой трясти ошеломленно, вспоминать: кто это рядом со мной? И наконец все вспомню, и сладостная судорога скрутит мое тело, а миг спустя полегчает, останется лишь сквозная дыра в сердце, да теплая, темная тяжесть внизу живота.

Знать это радостно и совсем не страшно — ну, почти совсем. А вот ехать с рыжим искусителем за город — страшно. И не потому что пожар-потоп, и что там еще полагается нам, злым колдунам за бытовое блядство, — неприятности почему-то страшат меня меньше всего. Пропадать, так с музыкой, пусть гремят взрывы и выстрелы, пусть рушатся потолочные балки, пока мы… Ох, нет. Не думать бы об этом сейчас, потому что я пока не готова спрашивать себя: «А что потом?» Не хочу вот так сразу — в пропасть с головой. Хочу помучиться. Уж больно сладкая мука получается из перемолотой меня. Ударение, понятно, ставим по вкусу.

Между тем мы, кажется, уже приехали на Белорусскую. Ну да, ну да, сюда нам и надо. В «Москву-Берлин»… А славно, кстати, было тому дядьке в поезде. Хорошо так отъезжал в свою персональную неизвестность… И я ведь знаю немножко, как это бывает, когда старая жизнь уже закончилась, с новой еще непонятно, как повернется, и пока едешь в поезде, прилипнув носом к стеклянной границе между светом и заоконной тьмой, наступает великое безвременье, прекрасная пора, когда не происходит ничего, кроме движения, которое, впрочем, происходит само собой, без твоих персональных усилий. Вот только первым классом мне до сих пор ездить не доводилось. А хорошо бы вот так — одной в купе, а еще лучше — вдвоем; хотя если вдвоем, то уже непонятно, зачем нужен поезд, и зачем нужно все остальное, и вообще…

— Я больше не влюблена в тебя.

Это — нет, не я говорю. Еще чего не хватало. Само выговаривается зачем-то. Будь моя воля, я бы звука не издала.

Но воля, надо понимать, не моя. Или вовсе ее нет, воли этой.

— Все гораздо хуже, — продолжает вещать моя внутренняя идиотка. Ведет репортаж, так сказать, с места событий, из центра циклона, тоже мне, вечерняя звезда прямого эфира. — Кажется, я тебя просто люблю, — объявляет она.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});